А теперь давайте подумаем, чему и зачем нас учат… Для начала поговорим о том, ЗАЧЕМ НАМ НУЖЕН КТО-ТО. Любой. Сколько женщин живет с алкоголиками, драчунами, просто морально унижающими их типами. Зачем? почему?. Читаем. Думаем.
«Не груби, девочки так не выражаются». Почему? В смысле, почему особое требование к девочке?
«Девочка не должна быть неряхой! С тобой никто не будет дружить!» Ну да, а с мужчиной-свиньёй, надо полагать, общаться — самый сок.
Когда воспитатели хотят повысить критическое к себе отношение детей, они пересаживают их по парам мальчик-девочка. Если же состав группы неравен, то такая пересадка может ещё и привилегией считаться.
Если кто-то ведёт себя плохо, его…отсаживают за отдельный стол или парту.
Шалишь? Сиди один.
«Плохо себя ведёшь?! Тогда никто с тобой не будет разговаривать».
Ты наказан, ты один.
Из этого всего постепенно и выковывается установка, что одиночество — плохо.
Кто без пары, тот урод. Не женат в 30? Наверное, больной какой-то.
Не замужем? Ясно, не польстился никто.
Один пришёл в театр? Не в своём уме гражданин.
Женщина в ресторане не может быть против ухаживаний чужих граждан: она же пришла одна! В ресторан-то!
Qui prodest? (Кому выгодно?)
Почему общество связывает «парность» с понятием счастья, думаю, ясней ясного: обществу граждане нужны, налогоплательщик должен быть предсказуем, а значит — зависим, зависим своими привязанностям к тем, без кого он не мыслит счастья. И оттого счастье всегда будет пропагандироваться в расчёте на чётное число пользователей, так сказать.
Однако рано или поздно человек, ищущий счастья (например, в раннем браке) монументально обламывается со своими надеждами. Эмпирическим путём выясняется невиданное: после свадьбы не начинается рай автоматически, часто начинается ад, а то и хуже: быт.
Чтобы поддержать в людях запал, есть несколько рычагов давления.
Во-первых, для того, чтобы прошить нечто в систему мировоззрений, лучше всего работают очевидные аксиомы, специфическим образом изменённые. Так, здравую идею о том, что для счастья надо потрудиться, чуть изменяют. Без труда, дескать, вкус у счастья не тот. И чем больше труда, тем больше счастья.
А чтобы эта погоня за обещанным счастьем укрепляла нужду друг в друге, то и счастливым надо делать не себя и даже не обоих. Потрудиться предлагается для счастья другого (а он, предположительно, потрудится для тебя). Дескать, счастье непременно придёт, «был бы милый рядом». И учат всему, что может понадобиться-потребоваться тому, гипотетическому «другому». До недавнего времени на уроках труда строгали табуретки (мальчики) и бутерброды (девочки). И потом ходили друг к другу в гости на экскурсии. И неподдельно были счастливы! Как удобно построить на этом шаблон!
Разумеется, после того, как в «милого рядом» угрохано времени, внимания, усилий, волей -неволей, начнёшь союз ценить. Точнее, свои в него вложения. То, что «лучшие годы потрачены», вообще-то по собственному решению, пусть и не особо умному, игнорируем. Вместо того, чтобы дать самостоятельно определить человеку, на каком месте в системе ценностей у него будет счастье близкого, это счастье лукаво делают необходимым для счастья как такового сразу. То есть «Если ты не заштопаешь ему носок, тебе не будет счастья».
Если девица после занятий в институте валится с ног, бабушка или мама запросто могут покачать головой: «Да, а как ты будешь мужу своему ужин готовить, когда замуж выйдешь?» Можно вламывать на двух работах, вечерами шататься от усталости у плиты, тихо ненавидеть детей и мужа, но считать и называть себя «счастливой».
Потому что с ясельного возраста твердили одно: одной хуже.
Идея о совместном пути к счастью на практике часто выливается в бесплатный провоз бог знает кого, на собственной хребтине к ещё менее известным целям. И рано или поздно те, на ком едут к абсолютно «левому» счастью, физиономии кривят и начинают вопросами дурацкими задаваться.
И вот тогда работает второй рычаг давления.
Нужно людей хорошенько испугать.
Даётся картинка, что одному может быть только плохо.
О, простите, ещё может быть «очень плохо», «крайне плохо» и «вообще трындец».
Нас с младых ногтей (когтей, хвостов и чёлок) учат, что предел мечтаний не остаться одному.
Картины «одинокой старости» исключительно маргинальных персонажей изображают, ну, может, печальных старичков с собакой и газетой на бульваре, но никак не плейбоев-горнолыжников.
Один? Несчастный! Даже если в шортах и на серфе, и потом со стаканом пива в баре. Один? Бедняга!
Счастья в одни руки не выдают. Ни хорошего, ни плохого, ни за особые заслуги. Никакого.
Его там нет.
Человек собирается встречать Новый Год один?! Какой ужас. Эта реакция (с «ужасом») зашита в самых просветлённых и продвинутых: вместе со всем человеческим. Если на секунду перестать быть просто владельцем паспорта, над Миром, так сказать, воспарить, то разум резонно подскажет задать вопрос «Почему?»
Так получилось, стряслась беда, или человек всю жизнь мечтал провести праздник в постели с хорошей книгой?
Но если задавать вопросы, то страх может и уйти.
А с ним жить хотя и неприятно, зато все знают как.
Поэтому Новый Год — непременно в компании. И никаких гвоздей.
Третий же рычаг давления- это восхваление обретённого счастья (или «счастья»?). Объяснение абстракции «понятными словами», так сказать.
Ведь действительно, мало кто знает, что такое «счастье», зато все отлично понимают слова «привязанность», «комфорт».
Слова «Я без тебя не могу, ты мне нужен» — это универсально принятое признание в любви. ( В то время как после отключения «общечеловеческого пакета» на самом-то деле от эдаких откровений мороз по коже продирает)
«Они женаты тридцать лет» автоматически звучат как «как же им повезло!»
«Разойтись всегда успеете», говорят дочкам мамы. Многие — и мужчины, и женщины — годами вместе «ради детей».
Счастливым человек оказывается, когда в надежде на призрачно возможное и обещанное счастье вложил в кого-то другого всего себя. В самый сложный момент решил, что уйти — признак слабости и отказ от мечты. И теперь наконец слышит в свой адрес: «Я без тебя не могу».
И ведь факт – счастлив, собака! Ну, как умеет. Потому что получил то, что считал счастьем, то, что его учили таковым считать и называть.
И если другого счастья человек и не знал никогда, то в обретённом состоянии счастлив он — идеально. А главное — прочно он счастлив. Надёжно зафиксирован, как буйно помешанный в бант из длинных рукавов.
Из сети